Книга Я – дочь врага народа - Таисья Пьянкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В минуту вся мука развеяна, тесто разляпано, пироги расхватаны. Лягуха в ужасе…
Как только лампа над столом осталась висеть нетронутой?!
Уже во дворе Денис шепчет:
– А Штанодёр-то на печке лежит. Я видел. Давайте вернёмся…
– Нет! – протестует Лиза. – Хватит!
А её слушаются.
Во время завтрака все ребята налицо. Но никто не ест. В железных мисках горошница. Вдоль стола прохаживается злой Цывик. Он строжится, но напрасно.
Толя Аверик, на правах самого громкоголосого, коротко говорит:
– Директора!
И получает от Цывика затрещину.
Разом взлетают ложки, лупят по столешнице, сопровождая грохотом ребячий скандёж:
– Ди-рек-то-ра! Ди-рек-то-ра! Ди… Шта-но-дё-ра! Шта-но-дё-ра.
А вот и Штанодёр! Входит из кухни в столовую, дёргается и обещает:
– Потерпите, голуби. Ну, сегодня – обоз!
Ему не дают договорить! Чашки с горошницей летят со всех сторон. Цывик напрасно пытается их перехватывать.
Стены, пол, потолок уделаны напрочь. А ребята не унимаются…
Но «боеприпасы» заканчиваются, директор отирает морду от варева и вопит:
– Зачинщика – ко мне!
Цывик дело знает. Цывик выхватывает из оравы Лизу. Волоком тащит её по двору. Такого ещё никогда в детдоме не было.
Ребята обескуражены.
Денис делает вид, что и для него это неожиданность…
В кабинете директора два окошка – на восток и на юг. Дверь – на запад. На север – глухая стена. У стен редкие стулья, для совещаний и нечастых посетителей. Письменный стол отстоит на метр от угла, что находится между окон…
Лиза, прижавшись, стоит у глухой стены. А Цывик даёт совет взволнованному директору:
– Зяма Исакович, шли бы вы домой. Переодеться. Я тут управлюсь и один. Без свидетелей.
И Штанодёр исчезает.
Дверь за ним запирается на шпингалет. Окна задергиваются шторами. Цывик здоровый, крепкий – дубы ломать! С ним в селе ни один парень не связывается. Ремень на его брюках и того крепче. Он растеривает его, вытягивает из петель. Говорит Лизе:
– Раздевайся!
На девочке простое платье, косынка и панталоны – голубые, до колен.
– Раздевайся!
Лизе тринадцать лет. Уже обозначились титёшки. Она стесняется даже девочек.
– Ну! Кому говорю!
В детдомовской бане, на стене, висит старое зеркало. Лиза иной раз в него заглядывает, но мельком. Собственная нагота её почему-то гнетёт.
– Ты что! Оглохла?!
Цывик швыряет ремень на стул, силой вытряхивает девочку из одёжки. Лиза пытается кусаться. Но удар по голове о стену вышибает её из силы…
Лицо её обмотало платьем. Руки за спиною – затянуты косынкою… Пинаться мешают спущенные штаны.
Цывик, точно цыпленка, тащит её за стол, бросает в угол, который с улицы ниоткуда, не просматривается… Дыхание воспитателя прерывистое.
«Сейчас будет лупить», – думается Лизе, и она притихает. Ждёт удара. Но воспитатель медлит. Чем-то шебуршит. Слышно – опускается на колени, упирается ими, голыми, Лизе в бок и принимается водить по её телу чем-то упругим и тёплым. Оно пульсирует, как нарыв.
Девочка понимает, что творится с нею непотребное: ей противен и сам Цывик, и его теплота. Она начинает выворачиваться, но тем прерывистей и страшнее дыхание Цывика.
И всё-таки ей удаётся перевернуться на живот. Цывик всею тяжестью валится на неё… Скрежещет зубами. Дёргается, подвывает утробно, дико…
Лиза от тяжести задыхается. Пытается задом выползти из-под него. Платье сползает с головы. От Цывика несёт почти так же, как в тайге несло от пропавшего поросенка…
Он перестает дергаться. Отдувается. Теперь Лиза боится даже пошевельнуться – не повторилась бы тяжесть.
Вдруг Цывик подскакивает, поддёргивает свои брюки и торопится развязать ей руки.
Лиза быстро заползает в угол, прикрывая наготу скомканным платьем, видит на Цывике незастёгнутую ширинку, в прощелину которой выпирает бугорок, прикрытый подштанниками.
Цывик перехватывает её взгляд, суетливо прячет бугорок и, застёгивая гульфик, обещает, что завтра принесёт Лизе конфет.
– Одевайся! – заканчивает он свой посул приказом и выходит за дверь. Но дальше порога его шагов не слышно.
Лиза надёргивает трусы, платье. А косынка, загаженная чем-то вонючим, липким, остаётся лежать на полу. Шторина от окна тут же летит в сторону, но Лиза не успевает даже взлететь на подоконник. Цывик ловит её со спины, шепчет:
– Пикни! Убью!
– Пошел на х…! – орёт изо всех сил Лиза.
Он хлещет её по губам так, словно не он, а она оставила в углу за столом измазанную слизью косынку. Затем он хватает со стула ремень…
Странно, однако, Лиза не чувствует боли. А морда воспитателя плавится по́том. Нижняя челюсть выдвинута ящиком, глаза разбежались на стороны…
Если душа у человека живёт в его глазах, то она у Цывика в это время ослепла. Но кто-то со двора бьёт кулаком по оконной раме. Воспитатель замирает. Покуда он входит в себя, за окошком уже никого нет. Однако Лиза успевает рассмотреть там лицо Толи Аверика.
В изоляторе побелка, потому Лизу уложили в спальне. Доктору Штанодёром сказано, что девочку исполосовали ремнем ребята… Дескать, мстили за влюблённого в неё Дениса Дроздова.
Денис тем доволен. Пацаны же супятся и молчат. Лиза тоже молчит. Она теперь хорошо понимает, что с Цывиком шутки плохи.
Подружки то и дело забегают в палату – не столько навестить Лизу, сколько пошушукаться о случившемся.
А Штанодёр в это время укоряет Игоря Васильевича:
– Вот видите, доктор. Если бы вы дали Быстриковой направление в лечебницу, этого бы не случилось. Представьте себе, она даже матерится! И не только на ребят!..
– Да, да, да! – не спорит доктор. – Конечно! Во всем виноваты супостаты, а мы только розги подавали… У Лизы, понятно, есть отклонения, но явно не ваши. То, что она пытается защищаться, я полностью одобряю. Уж простите меня…
Разговор идёт за дверью спальни, где, кроме Лизы, ещё несколько девочек. Он слышен дословно. Однако подружки столпились у порога. Когда же, в золотых своих очках, Игорь Васильевич появляется в комнате, гурьба рассыпается. Доктор подсаживается к Лизе, манит к себе девочек, говорит:
– Послушайте.
И начинает читать наизусть:
Доктор замолкает, и все молчат.
